|
|
|
сказзки
|
13 февраля 2006 22:56
|
.КИНДЕР-СЮРПРИЗ
Встал я утром, смотрю - все ништяк. Солнышко светит, птички поют. Весна, короче. Или лето? Или весна? Ну, уж точно не зима. И то слава богу. Встал я, короче, утром, и вышел на балкон покурить.
Закуриваю сигарету - а она свистит как чайник со свистком. Слушал ее слушал - достало ее слушать, выкинул с балкона. Так она поднимается выше и летит в Африку. И остальные бычки за ней, выстроившись клином.
Эх ты, думаю, еб твою мать. Опять киндер-сюрприз начинается. Лечь, что ли, поспать, - может быть, попустит. Захожу обратно в хату, а тут подходит ко мне Майкл и говорит: привет! а у тебя что, опять киндер-сюрприз? Я его спрашиваю: а как ты догадался? А он отвечает: а потому что ты сегодня без штанов тусуешься. Смотрю: а я и в самом деле без штанов. В одних трусах. А народ вокруг ходит и внимания не обращает. Наверное, точно лето.
Зашли мы, короче, в "Булку", взяли кофе. Я как-то слегонца завис, смотрю: кофе, "Булка", Сумская улица - все такое родное, знакомое, расслабляющее... Менты пирожками торгуют... И тут в "Булку" заходят человек пять автоматчиков и как начнут все вокруг с автоматов хуячить!
Ладно, думаю. Ложусь на пол. И еще думаю, а что ж это я такое хотел сделать. Ага, поспать. Только хренушки тут заснешь: Егорка привязался, так и орет в обоих ушах: непрерывный суицид для меня-а-га! непрерывный суицид! для меня-а -га! Ну, нагрузил. Вот я резко встаю и говорю ему: слушай, чувак, да отвяжись ты наконец со своей малиновой девочкой. И тут только слышу га-га-га! Смотрю, а там полный зал собрался, не меньше человек пятьсот, и все с меня прутся. Ну, я им сразу язык показал, потом фак тыкнул, потом трусы свои спереди приспустил. Хохот такой пошел, некоторые там в зале даже лопаться стали, ливерный фарш с них полез, мясокомбинатом в воздухе завоняло. А тут и сам мясокомбинат подъезжает. Не, думаю, на хуй, на хуй -- и тихонько сползаю со сцены в оркестровую яму.
А в яме хорошо, тепло. Музыкантов никого нет, сидит одинокий скрипач и сосредоточенно дрочит. Увидел меня, оживился. Слушай, говорит, паренек, а давай друг другу подрочим -- все-таки веселее как-то вдвоем. Не вижу тут говорю, ничего такого веселого. А он все не унимается. Тогда говорит, знаешь что, давай я у тебя отсосу. Ого, говорю, а пасть тебе не разорвет? У меня же хуй, как раздрочишь, десять сантиметров в диаметре. Тут мой скрипач садится между стульев, закрывает голову руками и начинает как-то скулить: гонишь! гонишь! гонишь! Я ему говорю: ну, успокойся, мужик, конечно, я гоню, таких хуев в природе не бывает. И вдруг чувствую, начал он у меня распухать. Так, думаю, надо срочно куда-нибудь отвлечься, а то и в самом деле разбухнет до десяти сантиметров, и что с ним потом делать.
Выглядываю с ямы - ничего вокруг не видно. Поднимаю голову - а там облака, а за облаками улица Сумская с высоты птичьего полета. Ну, думаю, нормально. Значит, я уже в раю. Теперь-то и поспать можно. И только я завтыкал слегонца, как вдруг слышу: а это еще кто тут разлегся?! Открываю глаза, смотрю - бог. В натуре совсем на себя не похож, но сразу видно, что бог. Вот, - говорю ему, - значит, сплю я здесь немножко. А он мне в ответ как зарядит пенделя под сраку; и пока я сквозь облака вниз лечу, сзади громовой такой голос: НАШЕЛ, БЛЯДЬ, ГДЕ СПАТЬ!!!
Лечу я это, значит, лечу, уже и забыл, куда я лечу, зачем лечу - а все равно лечу себе и лечу. Ну, думаю, надо пирожков купить по дороге, хоть позавтракаю, какая разница, все равно лететь. Достаю из кармана жменю скрепок и две семидолларовых купюры. А вот и мент стоит, пирожками торгует. Подхожу к нему, знакомлюсь. Оказывается, свой чувак, плановой из Днепропетровска. "Слушай, - говорит, - а не знаешь, где бы тут раскумариться? А то я с местной тусни в натуре никого не знаю". Ну, я пожалел чувака, хотел ему пару адресов подсказать правильных, а потом думаю: стоп! Он же ж мент! Какая разница, что он пирожками торгует. Мент, в натуре, а я, блин, добрая душа, чуть ему все точки не посдавал. И стыдно мне стало, просто до слез. Сел, значит, на бордюр, и плачу.
Тут подходит ко мне один местный кореш безбашенный - не буду называть кто, его и так все знают. И говорит: чего расплакался, волосатый? Киндер-сюрприз у тебя? Ну и хули? У меня уже две недели киндер-сюрприз, так ты только посмотри, как мне ништяк. В Крымец вот на днях съездил, а там, блин, солнышко светит, море плещет, сладкая вата на деревьях растет. "Ух ты! - думаю. - А ведь надо бы и себе в Крымец бы съездить, пока киндер-сюрприз не кончился".
Встаю с бордюра, иду на метро "Исторический музей", попадаю на метро "Хрещатик". Тут бы мне и насторожиться, а я, блин, торможу, прямо как стоп-кран. Сажуся в вагон, выхожу через две остановки на Курском вокзале.
А на Курском как на Курском: грязь, вонь, бомжи, цыгане, хачики, менты голодные стаями бегают - и ни одной тебе волосатой рожи на квадратный километр! Короче, одним словом. Плыву я, значит, среди всего этого гамнища - и вдруг слышу: эй, чувак! Киндер-сюрприз купить забыл!
Подымаю голову - смотрю, стоит на лотке какой то боб-марлЕй конкретный, красноглазый, с дрэдами до пояса. Купи, - говорит, - спецового джа-киндера, мэйд ин джамэйка. Смотрю - а у меня в кулаке пять штук российских зажато. Отдаю их боб-марлЕю, беру у него киндер, раскрываю - а там, само собой, не меньше корабля ганджи! Ох, говорю ему, и крутые же у тебя сюрпризы! А он мне в ответ загадочно: у меня, браток, никаких сюрпризов. Возьми любой киндер, посмотри - программа везде одна и та же.
Забил я себе пяточку, покурил и думаю: а ведь в самом деле, программа-то везде одна и та же! И с такими вот мыслями выхожу я с Курского вокзала и медленным шагом возвращаюсь на Сумскую улицу. Прихожу на "Булку" - а там уже пять часов вечера, весь народ как раз проснулся и выполз тусоваться. Ну, говорю, чуваки, поздравьте меня: только что в Москву сходил. А они меня спрашивают: ну и как оно там, в Москве. А в Москве, говорю, тоже все ништяк, потому что программа-то везде одна и та же! И достаю с кармана свой джа-киндер. А там еще почти что целый корабль, причем трава, чуваки! Вот это, бля, трава! Не меньше семерки, бля буду. Та! какая там семерка! Одну хапку сделал - и улетел! Вот это, я понимаю, ни хуя себе трава. С одного корабля человек пятнадцать по полной программе, а те, что пожадничали, потом еще три дня крышу свою искали. И до сих пор не нашли.
2.ПРО КОЛБАСУ
(для панка Никсона из Ховрина)
Вот ты, Никсон, спрашиваешь, а есть ли у меня сказка про колбасу. Конечно, есть у меня сказка про колбасу. Только это не народная сказка, это я сам ее спецом придумал, чтобы была такая сказка про колбасу. Короче, слушай:
Короче, значит, такая вот колбаса. Вся из себя фирменная, навороченная, сырокопченая, тугая такая, что и об колено не сломаешь. И вот лежит она в витрине и прется с себя в полный рост, что она такая крутая, дорогая и навороченная. И думает: вот скоро придут культурные люди, купят меня, принесут к себе домой, повесят на стенку, и буду я собою их жилище украшать.
И вот в один прекрасный день ее мечта осуществилась. Приходит в магазин шикарно прикинутая тетка и выбирает себе как раз вот эту вот колбасу. И сидит колбаса в сумке, гордо высунув голову, и свысока на мир глядит: снимите, суки, шляпы, я домой иду. И видит в мире такую картину: лежат на тротуаре не то колбаски, не то сосиски, стремного такого цвета, неправильной формы, рыхлой консистенции, и пахнут как-то совсем некондиционно, оскорбляя своим видом ее высокоразвитое эстетическое чувство.
Колбаса им говорит: вы что же это, родные мои, так опустились, за собой совсем не следите, это ж вас теперь никто и не купит, потому что вид у вас, прямо говорю, нездоровый. Вам бы шейпингом заняться надо бы, поднакачаться, прикинуться по-нормальному, селитры попринимать -- глядишь, и приобрели бы нормальную товарную форму. А колбаски не то сосиски отвечают: нам, сестра, уже ничего не поможет. Были когда-то и мы колбасою, может еще даже и покруче, чем ты, но совершили над нами гнусное надругательство: съели и высрали. И теперь мы лежим здесь в таком виде и тихо себе умираем. Колбаса и спрашивает: и за что же вам такое наказание? А колбаски не то сосиски отвечают: такая вот, сестра, судьба наша колбасная. Не успел порадоваться, что тебя домой принесли -- глядишь, а тебя уже съели и высрали. Скоро и тебя, мать, съедят, так что радуйся, пока живая, и не смейся над теми, кто сейчас на тротуаре лежит.
Тут колбаса и спрашивает: это кто же меня съест? А они отвечают: да вот эта тетка и съест, которая тебя в сумке несет. Она же для того тебя и купила, чтобы съесть, или кому другому на съедение отдать. То ты, мать, просто жизни не знаешь, а жизнь -- она такая, суровая и несправедливая к нашему колбасному племени.
Тут колбаса как возмутится: елы-палы, так они нас едят, а мы, блин, смотрим и молчим? Нет, со мной им этот номер не пройдет! Я их сейчас всех выебу, начиная с этой самой тетки! И как выскочит из сумки, и как начнет тетку ебать, причем весьма жестоко: в жопу вскочит, со рта выскочит, и снова в жопу! Так что на пятнадцатом разе тетка не выдержала, свалилась рядом с колбасками не то сосисками и стала тихо себе умирать. А колбаса дальше полетела, и кого из людей не встретит, всех ебет! Не то что бы ей это приятно, а просто обиделась она на весь род человеческий и решила его примерно наказать.
Скоро на улицах уже никого не осталось: люди все по домам попрятались, задраили все люки, сидят и ждут, пока бешеная колбаса угомонится. А колбаса себе летает и летает, все ищет, кого бы еще выебать. Тут смотрит -- мужик сидит, ноги под себя поджавши, так что к жопе и не подберешься. Она думает: вот, бля, хитрый какой. Ну, подожди: не всю же жизнь ты так сидеть будешь, когда-нибудь таки встанешь, вот тут-то я тебя сразу и заебу насмерть. И зависла рядом с ним. А мужик сидит себе и сидит. День сидит. Два сидит. Три сидит. Четыре. Пять. Шесть -- все сидит, блядь, и сидит! Наконец колбаса не выдержала и спрашивает: мужик, а что это ты все сидишь и сидишь? Ну, встал бы, ей-богу, пошел бы прогулялся, а то ведь так и жизнь твоя пройдет, и ничего ты в этом мире не увидишь. А мужик ей отвечает: а что я в нем такого хорошего не видел? Как люди колбасу едят -- или как колбаса людей ебет? По-моему, тут что одно, что другое смотреть не на что.
Колбаса говорит: о! так ты, наверно, мудрец? А мужик говорит: да. Я мудрец. А колбаса говорит: тогда скажи мне, мудрец, зачем в мире такой беспредел творится, что люди нас, красивых и гордых, едят и в гамно превращают? А мудрец и говорит: а они не только колбас едят, они вобще всех едят, кого поймают. А колбаса говорит: так вот это они такие злые? А мудрец говорит: это они не потому что злые, а потому что им все время кого-то есть надо, иначе они просто умрут. Тогда колбаса задумалась и спрашивает: а скажи мне, мудрец, почему это так? Почему нельзя нам по-нормальному, чтобы никто никого не ел? А мудрец и отвечает: а потому что Бог так устроил, когда этот мир создавал, а теперь вот с Неба смотрит и радуется, как все друг друга едят.
И тут колбасу постигло своеобразное просветление: так вот кто во всем виноват! А полечу-ка я сейчас на Небо, и самого Бога выебу, чтобы ему неповадно было! Вот же ж, блядь, архитектор хренов! И с такими мыслями взмыла она в небеса, а все люди на земле наконец-то смогли вздохнуть спокойно. Вот так вот один мудрец, спокойно сидя в позе лотоса, в натуре спас себе весь мир.
А колбаса летит на Небеса. Вдруг смотрит -- летит ей навстречу такого же типа колбаса, только размером как целый дом и такая твердая, что не прокусишь. Колбаса ей и говорит: привет, колбаса! Куда летишь? А она и отвечает: а я не колбаса. Я баллистическая ракета. А лечу я в стремный городишко Шанхай людишек тамошних разъебошить и домики их вонючие к ебеной матери под корень, чтобы камня на камне не осталось. А колбаса и говорит: дура ты, мать, дура, и я такой же дурой была, пока меня просветление не постигло. А ракета и спрашивает: ну, и какое же у тебя просветление? А колбаса говорит: а такое, что люди совсем не виноваты. Это Бог их такими создал, по жизни отмороженными, а другими они быть не могут, потому что иначе просто все умрут. Я, пока молода была, тоже их ебла поодиночке, всех кого поймаю, атеперь вот поняла, что индивидуальным террором мир не переделаешь. И вот задумала я добраться до самого Бога и его, суку, жестоко выебать за все, что он тут насоздавал.
А ракета говорит: о, клево! Полетели, сестра, к нему вместе: ты его, гада, жестоко выебешь, а я его потом разъебошу на четыреста восемнадцать кусков, чтобы камня на камне не осталось!
И полетели они на самое Небо. А Небо -- это такой лабиринт, типа вроде как интернет без навигатора. Летают они там, летают, а Бога все никак не найдут. Не то чтобы там его совсем нет, а просто он так хитро спрятан, что искать его можно очень долго, тем более с такими левыми заморочками. Мудрые люди говорят, что через тысячу лет они вконец заебутся и на Землю вернутся, но, если честно: какая нам хуй разница, что там через тысячу лет будет? Через тысячу лет мы все уже будем совсем в другом месте и совсем в другом состоянии, и все эти колбасно-ракетные происки покажутся нам детским лепетом по сравнению с тем, что мы будем иметь.
3.ЗА ВСЮ ХУЙНЮ
(первая московская сказка)
У одного паренька была фамилия Пезделло. Ну, вроде бы, какая разница: один -- Гастелло, другой - Пезделло; но только жить с такой фамилией очень трудно. Мало того, что в садике все задрачивали, в школе все задрачивали, так еще и в армию не взяли из-за фамилии. Говорят: у нас тебе, на хуй, не цирк, и клоуны нам не нужны. Давай быстро меняй фамилию и приходи в военкомат. А ему в армию ни хуя не хотелось, и вот он уперся, и не стал менять фамилию, и в армию не пошел. Пошел на работу устраиваться, приходит в отдел кадров, а там все ржут как бешеные, под столы падают, говорят: иди ты, парень, на хуй, на хуй, на хуй. С такой фамилией. И вот он в конце концов устроился на гамнокачку, потом женился, фамилию поменял и стал просто Вася Петров. И стал типа жить нормально. Вот.
А потом случился кризис, гамна в стране не стало, гамнокачку закрыли три блока из четырех, а всех торчков с работы повыгоняли в первую очередь. И Васю Петрова с ними заодно. И даже не потому что он ганджа курить любил - ну, допустим, любил, но и что из этого? Ганджа ведь не наркотик, и работать не мешает, а только помогает. И совсем не за это его выгнали, а просто молодой он был, не было у него авторитета, и никто за него мазу не тянул. Вот и выгнали его с работы пинком под сраку.
Тогда он думает: блин, хуёво-то как! Надо, блин, работу новую искать. Сел он на лавочку возле гамнокачки, закурил и сосредоточился. И вдруг слышит: привет, Пезделло, сто лет тебя не видел! А он отвечает чисто на автопилоте: хули ты гонишь, я тебе не Пезделло, а Вася Петров. А тот ему говорит: ну, это ты для кого другого будешь Петров, а для меня Пезделло. Я же твой школьный корифан, с тобой за одной партой сидел. Тут Вася подымает голову и видит: в натуре, его школьный корифан, за одной партой с ним сидел. А тот стоит такой уже весь из себя, типа вроде как крутой и навороченный, типа вроде как бы даже новый русский. Или нет: даже не стоит, а с тачки со своей высовывается, с мерседеса шестисо - тю! Ты бы еще сказал, в малиновом пиджаке! Это же все попсня из анекдота - мерседесы шестисотые, пиджаки малиновые, телефоны сотовые и прочая хуйня-муйня. В жизни, брат, такой схематичности не бывает, в жизни все гораздо разнообразнее - ну, короче, высовывается он с какой-то охуенной буржуйской машины и говорит: привет, Пезделло, как дела? А Вася отвечает: хуёво. С работы выгнали, денег нет, жена дура, дети онанисты. Короче, полный абзац. Тогда этот кореш ему предлагает: а иди в мою фирму работать. Инспектором дорожных знаков, на сто баксов в месяц.
А что такое инспектор дорожных знаков? Это, вот, дают тебе табличку правильных дорожных знаков и вывозят на участок, а ты идешь по трассе и отмечаешь все неправильные знаки, какие за ночь выросли. А потом по твоей наводке выезжает специальная команда, и все эти знаки на хуй спиливает. Такая вот важная и полезная работа. И вот идет Вася по трассе и регистрирует знаки. А это работа совсем не такая простая - простых работ вообще не бывает, во всякой работе есть свои тонкости. Вот, например, знак вполне правильный: одна машина другую обгоняет; только одна машина почему-то вверх ногами нарисована, а другая вообще типа непонятно что. Это же надо разобраться, должен он тут стоять или не должен; может быть, он совсем даже на месте, просто художник был с бодуна и намалевал такую хуйню безобразную. Или если, наоборот, все правильно нарисовано, а знак явно не на месте стоит, типа как посреди дороги: идешь, и все время лбом натыкаешься. Это же по каталогу хуй проссышь, тут жизненное понятие иметь надо. Короче говоря, работа такая, что без косяка не разберешься. И вот Вася спрятался за правильный знак, забил косяк, покурил и пошел дальше.
Идет себе идет, и вдруг видит такой знак: ложка, вилка, а между ними - паровоз. И написано: ЗОО М. Ну, думает, интересно, что за паровоз такой. Проходит 300 М, а там типа шашлычная, такой себе вагончик грузинского вида. Ну, он туда заходит, а там стол, а на столе лежит ложка и вилка. Он садится за стол, берет в одну руку ложку, в одну руку вилку. А тут подходит к нему грузин и говорит: слуший, пачиму сидишь? А Вася говорит: ну, ты, понимаешь. Короче, знак такой видел. Ложка, вилка и паровоз. Захожу, смотрю: все правильно. Ложка есть. Вилка есть. А как насчет паравоза?
Тут грузин становится очень серьезным и говорит ему: иды сюда. И заходит куда-то за занавеску. Вася встает и тоже заходит за занавеску, а там длинный коридор и много дверей, и грузин где-то шагает уже далеко-далеко, и песню стремную поет на грузинском языке. Вася смотрит и думает: ну его на хуй, его догонять. И заходит в первую попавшую дверь. А там стоит большой надувной мотоцикл, чугунная лошадь и деревянная сковородка. Тогда Вася садится на мотоцикл и начинает рассекать по всем коридорам. А тут его гаишник тормозит и говорит: ну, и хули ты? А Вася ему нагло так: а хули ты? Ты, блядь, инспектор - и я инспектор. А гаишник ему отвечает: это всё поебень собачья, то, что ты сейчас сказал. Потому что вот ни хуя ты в жизни не понимаешь. И мотоцикл у тебя надувной, и сам ты хуйло с гамнокачки. А еще туда же: ТРУСИКИ, ТРУСИКИ! А вот хуй тебе, а не трусики!
Тогда Вася слегка стукает его мотоциклом по жопе и говорит ему: мужик, ну, ты сам послушай, какую хуевину городишь. Ну, ты вобще сам подумай, при чем тут трусики. А ты мне лучше скажи, какой хуйни ты нажрался и где ее дают. А гаишник отвечает: вон там, за углом. Вася сразу садится на мотоцикл, лихо заруливает за угол, -- а там, в натуре, вся хуйня, и еще до хуя всего остального. Но мы на эту хуйню не глядим, а лихо проскакиваем дальше и вылетаем на следующий уровень. Там нам выдают резиновые сапоги, большой гамномет и кучу гамна впридачу. И мы идем мочить монстрОв. А монстрЫ, суки, от нас разбегаются, потому что пуль они не боятся, керосина не боятся, а гамна еще как боятся! Теперь-то нам понятно, куда все гамно подевалось и почему родную гамнокачку закрыли! И вот мы лихо проходим этот уровень, собираем разные магические фишки и приобретаем невъебенную крутость. Но это еще не всё.
То есть, в натуре, чувствуется, что это еще не всё. И вот Вася идет дальше, идет себе идет, идет себе идет, идет себе идет и приходит в новую сказку. Про интернат для дебильных детей. Короче, жили-были в интернате дебильные дети дебильных родителей, и стерегли их дебильные воспитатели и дебильные нянечки. И была у одного дебильного ребенка фамилия Пезделло, и все дебилы с него смеялись и говорили: ну, ты в натуре дебил. Ты, дебил, фамилию свою дебильную поменял бы на менее дебильную. Но все это были в натуре галимые базары, потому что меняться с ним фамилиями никто не хотел. И вот однажды Вася Пезделло спиздил у одного дебила фамилию Пасечник. И стал пасечником. А потом поменял ее на фамилию Аленделон и стал аленделоном. А потом поменял ее на фамилию Петров-Водкин и стал Горбачевым. А тут и перестройка началась, водку запретили, ганджа разрешили. А Вася говорит: хули вообще что-нибудь запрещать? Надо всё разрешить, пусть народ сам разберется. А они ему все хором отвечают: ТЫ Б, ПЕЗДЕЛЛО, НЕ ПИЗДЕЛО!!!
Тут-то он и понял, какую оплошность допустил: новую фамилию себе спиздил, а старую выбросить пожмотился. А хули тут жмотиться: если что ненужное, то надо выбрасывать сразу, а не ныкать по углам, чтобы оно потом в нужный момент не вылезло и не ебануло тебя по голове. И вот Вася в расстроенных чувствах присел на пенек, покурил косячок, потом встал, вздохнул и ушел в лес. А там жили лесные жители, и вот они-то ему за всю хуйню и рассказали. И вернулся он к людям мудрый и просветленный, пришел к своему корифану-начальнику, и говорит: трудное это дело, дорожные знаки инспектировать, потому что крышу на раз сносит. Но я с этим делом героически справился, и знаю теперь за всю хуйню гораздо больше, чем ты, но тебе всё равно не расскажу, потому что ты ни хуя не поймешь. Тогда начальник понял, что попал конкретно, и назначил Васю своим заместителем. А потом Вася и сам в люди выбился, и стал большим человеком в этой загадочной стране и за ее пределами.
4.РУССКОЕ РЭГГЕЙ
Жил-был Иван Царевич. И вот однажды словил он Василису Прекрасную. А она ему говорит: а я за тебя замуж не пойду. Потому что ты умный больно. А пойду я замуж за Ивана Дурака. И стану я тогда Василисой Премудрой.
А Иван Дурак говорит: а я вот не хочу на тебе жениться. И на тебе, Иван Царевич, тоже не хочу, ты уж не обижайся. Тогда они оба и спрашивают: а чего же ты хочешь? А Иван Дурак отвечает: а хочу я найти такую траву, чтобы раз покурить, и на всю жизнь вперло.
Тогда Иван Царевич говорит: ишь, чего захотел, рожа неумытая! И отрубил ему голову. Тут Василиса быстренько смекнула, что к чему, и сразу за Иван-Царевича замуж вышла. А Иван Дурак голову себе назад приставил и дальше пошел.
И вот идет он идет, а все вокруг какое-то странное, прямо как в сказке. А сейчас должна Баба Яга, и вот она появляется и заглатывает его целиком. А он идет себе идет, не обращая ни малейшего внимания. Тогда Баба-Яга его спрашивает? ты куда идешь? Я ж, елки-палки, тебя уже съела.
А дурак говорит: ну и хули? Что же мне, после этого идти перестать? А Баба Яга ему говорит: хорошо бы. Тут он ей возражает: ну, это тебе хорошо бы, а мне идти надо. Надо мне, понимаешь, найти такую траву, чтобы раз покурить, и на всю жизнь вперло.
Тогда Баба Яга его спрашивает: а как найдешь, тогда идти перестанешь? А Иван Дурак говорит: ну, это смотря на что пробьет. Трава - она ведь штука хитрая, никогда заранее не скажешь. Тут Баба Яга говорит: а может, ты бы лучше водочки выпил?
Иван Дурак говорит: давай. И вот напился он водки, а поутру просыпается хуй знает где. И спрашивает у хуя: а где это я? А хуй отвечает, но как то крайне невнятно. Тогда Иван Дурак его подрочил и снова спрашивает: а где это я? Тут уж и у хуя голос прорезался, и заорал он во все горло: Люди добрые, заберите меня отсюда!
На этот шум выходит из пещеры Змей Горыныч и видит перед собой жуткий восьмивершковый хуй, который стоит и орет во все горло. Тут Змей быстренько побежал в церковь и покрестился в православную веру. А Иван Дурак надавал хую щелбанов, спрятал его в штаны и дальше пошел.
Идет он. короче, идет, и вдруг встречает Ивана Царевича. Который идет ему навстречу. А потом опять встречает Ивана Царевича, который идет ему навстречу. А потом опять - ну, короче, на пятом Иван-Царевиче догадался он у Иван-Царевича пять рублей попросить. А дальше так и пошло: что ни Иван Царевич, то и пять рублей. Тут уж Иван Дурак наглости набрался и десять рублей попросил. А Иван Царевич говорит: не наглей! И отрубил ему голову.
А голова сразу куда-то покатилась и кричит: давай, быстро, беги за мной, я знаю, знаю, знаю, знаю. А Иван Дурак, он же ее спросить не может, чего она знает, потому что у него же головы нету и разговаривать ему нечем. И вот он бежит за своей головой, люди все от него шарахаются, а голова, знай, свое твердит: я знаю, знаю, знаю. И вдруг замолчала, и вроде как остановилась.
Тут Иван-Дурак ее нащупал, на шею нахлобучил, и сразу понял, почему она замолчала. Ну, если кто не понял, я объяснять не буду. Я и сам, честно говоря, ничего не понял. А он, блин, все понял. Ну, и какой же он после этого дурак?
Хотя тут с самого начала было ясно, что он не дурак, а просто у него фамилия такая: Дурак. Это как у другого Ивана фамилия Царевич, еврейская или белорусская, уж не знаю. А может статься, что и польская: Cariewicz. Ведь, в натуре, может быть такая польская фамилия, вполне имеет право на существование. И вот Иван Царевич подходит к Ивану Дураку и чисто для интереса спрашивает: Ну, и как тебе лучше: с головой или без головы?
А Иван Дурак говорит: а ты сам попробуй. Тогда Иван Царевич отрубил себе голову, а Иван Дурак положил ее в мешок и дальше пошел.
Через три года вернулся, а у Иван-Царевича уже новая голова выросла, вдвое больше прежней. Тут старая голова ей говорит: а ну, вали отсюда на хуй! А новая голова отвечает: сама вали на хуй! Тогда старая голова тяжело вздохнула и пристроилась Иван-Царевичу на хуй. И стало у него две головы: одна на шее, другая на хую. Да, ребята: трудно человеку от головы избавиться!
5.СКАЗКА ПРО МЫШУ
(третий хипический рассказ)
А вот история из жизни старого растамана. Просыпается, короче, старый растаман у себя на хате и думает две мысли. Первая мысль: о, ништяк. Ну, это чисто абстрактная мысль, это он по сезону всегда так думает, как проснется: о, ништяк. Потому что ништяк в натуре. Тело как перышко, крыша как друшляк, внутри желудка пустота. А вот вторая мысль, он думает: а неплохо бы вот подняться и что-нибудь из ништяков вчерашних заточить неплохо бы. Потому что там ништяков нормально осталось, типа банка тушонки, булка хлеба, картошки пол-казана, короче ни фига себе ништяков осталось. И вот он встает и идет их заточить.
А ништяков, короче, нету. Пустой казан стоит, и все. Даже хлеба не осталось. Нету вобще ничего, короче. И вот растаман громко думает: а кто это мои ништяки все захавал? А из-под шкафа отзывается стремный загробный голос: ЭТО Я НИШТЯКИ ТВОИ ЗАХАВАЛ!!! Растаман даже удивился: то есть как это "я ништяки твои захавал"? Это же не может такого быть, вобще, чтобы я ништяки твои захавал. И вобще ты, знаешь, не высаживай, потому что за твои ништяки вобще базара нету. Откуда, вобще, на моей хате твои ништяки? Гонишь ты, короче, ой, гонишь... А голос ему говорит: Дебил! Повторяю еще раз: Я ништяки ТВОИ захавал! А растаман ему говорит: а кто ты вобще такой, что на моем же флэту на меня дебилом называешь. А ну, бля, если ты такой крутой, вылазь с-под шкафа, я тебе щас покажу, кто в доме хозяин. А голос ему отвечает: ДА, Я КРУТОЙ! ДЕРЖИСЬ, КОЗЕЛ, ЗА СТУЛ, Я ТЕБЕ СЕЙЧАС ВЫЛЕЗУ!
Ну, растаман, короче, взялся за стул. Стоит, смотрит, а с-под шкафа никто не вылазит. Ну, он, короче, повтыкал минут полчаса и пошел за хлебом. Вернулся, сел хавать. Вдруг слышит из-под шкафа: Чувак, хорош гнать! дай хлебушка!
Растаман туда смотрит, а оттуда характерной походкой вылазит зеленая мыша с красными глазами. И говорит: Ну, дай хлебушка! А растаман ей: хуюшки! Не фиг было меня дебилом называть. А ну, лезь обратно под шкаф, не мешай мне хавать. Тогда мыша залазит под шкаф и оттуда бухтит: гандон ты, еб твою мать! Кусочек хлеба для бедной мышки, и то зажал! Ну, подожди: ночью вылезу, снова все схаваю.
И свалила. А растаман высел на измену. Он же ночью или спит, или зависает. Ситуацию не контролирует, короче. А мыша, она же, во-первых, ночью не спит, в темноте все видит, это же надо теперь замарачиваться от нее хавчик прятать, чтобы она его не заточила. Это же такой напряг, короче, как на войне, теперь и не покуришь нормально, все время надо за мышу думать, чтобы она ничего не схавала. Забил косой, покурил -- а его не прет! Такая вот, бля, мыша -- пришла и весь кайф навеки обломала.
Тогда растаман думает: это, наверно, сейчас надо растаманскую кошку найти и подписать ее, чтобы она с мышей разобралась. А растаманскую кошку найти не проблема. Потому что она как с вечера растаманского молока напилась, и до сих пор лежит посреди хаты, как мешок с драпом. И вот растаман начинает ее тормошить, за уши, за усы, за хвост и так далее. В конце концов она открывает левый глаз и говорит: о, ништяк! А клево бы сейчас ништяков каких-нибудь заточить. Тогда растаман терпеливо и доходчиво врубает ее в ситуацию с ништяками и подлой мышей, которую надо срочно схавать. Кошка его внимательно слушает, а потом говорит: ну, чувак, я вобще так поняла, что завтрака сегодня не будет, да? Ну, тогда я еще повтыкаю, ладно? И закрывает свой левый глаз обратно.
А тут приходят друзья-растаманы и застают своего дружбана на полу возле напрочь убитой кошки на жуткой измене. И говорят: не ссы, чувак! Мы вот сейчас покурим и эту мышу прищемим, чтобы она тут не бспредельничала. А мыша им с-под шкафа: заебетесь меня щемить, кони красноглазые! Задрачивает, короче. А с-под шкафа не вылазит.
Тогда растаманы свирепеют и разрабатывают зверский план, как эту мышу с-под шкафа выгнать и жестоко наказать. Короче, значит так: два растамана должны встать на стулья и трусить шкаф сверху, еще один растаман должен стучать по шкафу кулаком, еще один будет шарудеть под шкафом шваброй, а еще один встанет возле шкафа с двумя бутылками, чтобы как только мыша вылезет, так и сразу в нее метнуть. Потом они раскуривают косой и приступают к выполнению своего плана. Короче, два растамана становятся на стулья и начинают трусить шкаф. Еще один ритмично стучит по шкафу кулаком, еще один чисто под ритм шарудит под шкафом шваброй. А старый растаман тоже под этот ритм стучит бутылками. И вот они постепенно входят в ритм и начинают оттягиваться в полный рост, получается такой индастриал, типа Айштунценде Нойбаутэн.
Короче, сейшенят они, значит, типа минут пятнадцать или даже полчаса, и вдруг слышат, кто-то на гитарке начал подыгрывать. Причем саунд какой-то совсем незнакомый, явно не местный, но все равно клево так, мягко и, главное, очень в тему. Смотрят -- а там стоит чувак какой-то, совсем непонятный, откуда он и вобще. Растаманы его спрашивают: чувак, а ты откуда. А он говорит: я с Ивано-Франковска, шел тут мимо, слышу, люди сейшенят на ударных, вот решил с гитаркой подписаться. А растаманы говорят: та, это мы не сейшеним. Это мы мышу с-под шкафа выгоняем.
Тогда ивано-франковец заглядывает под шкаф и говорит: ну, чуваки, это вы ее до конца сезона так выгонять будете. Потому что она уже давно под полом сидит. У вас же в плинтусе дырка, так она туда скипнула еще в начале сейшена.
Растаманы смотрят: а там и в самом деле дырка офигенная, аж ветер свистит. И говорят: ух, ты! Какой, ты, блин, врубной, в натуре! А мы тут со шваброй и с бутылками. А ты, блин, сразу врубился, что она скипнула. Слы, чувак, так ты, может быть, знаешь, как ее, суку, прищемить, чтобы она не беспредельничала. Потому что она тут один день тусуется и уже всех достала. А ивано-франковец говорит: это зависит, какая у вас мыша. Тогда старый растаман говорит: ну, она, да... Короче, знаешь, такая вся стремная, зеленая, а глаза как маленькие помидорчики. А ивано-франковец ему отвечает: ну, так это, короче, не проблема. Это вы неделю не покурите, и она сама по себе рассосется.
Тут все растаманы как зашумели: та, шо ты гонишь! Прямо как психиатор, в натуре. Это же как можно, целую неделю не курить, это же вобще умом поехать можно. А ивано- франковец им говорит: тогда давайте другой способ, менеее напряжный. Тогда давайте нажарим каши, положим грамм сто на блюдечко и поставим посреди комнаты. Мыша ночью вылезет, каши обхавается и приторчит, а мы ее только хап! и сразу запакуем в бандероль и отправим на фиг в Израиль, потому что левым здесь не место. Вот так ее сразу в Израиль и отправим. Только надо еще шкаф пересунуть в другой угол. Растаманы подумали и говорят: чувак, а может быть, не надо шкаф сОвать? Потому что он такой тяжелый, прямо как весь пиздец, четыре тонны с гаком. А ивано-франковец говорит: надо, чуваки! Не знаю, точно, зачем, но жопой чувствую, что надо. И без долгих базаров встает и упирается в шкаф плечом. Тут все растаманы идут ему навстречу и довольно быстро, даже почти без матов и совсем без перекуров, пресовуют шкаф в другой угол.
Потом они по-быстрому дербанят в палисаднике траву, жарят кашу, хапают по три ложки и через полчаса уже висят в полный рост. И тема у них, короче, такая: они все сидят на полу и втыкают на блюдечко с кашей, когда же эта мыша придет и будет хавать. А на блюдечке происходит такое бурление, шевеление, цветочки растут, птички поют, вселенные встают и рушатся, и все такое. И вот появляется зеленая мыша, ныряет в эту кашу, начинает там валяться, бултыхаться, бегать, прыгать, и хавает, хавает, хавает -- и вот, она, короче, захавала всю кашу и зависла посреди блюдца. Тут все растаманы врубаются, что ее надо ловить, и начинают ее ловить. А она начинает от них уползать. И вот они ползут за мышей, а она ползет от них. Ползут они, значит, ползут, и вдруг мыша ныряет обратно под шкаф. А растаманы ударяются в шкаф головой и хором думают: бля! какая, сука, шустрая!
А через минут пятнадцать под шкафом начинается грохот, глухие удары головой в стенку и громкие маты. Это мыша на конкретной измене ищет свою дырку в плинтусе и не может ее найти. Потому что шкаф пересунули. И вот она бегает под шкафом, таранит плинтус и кричит: замуровали, демоны! Тогда ивано-франковец сует руку под шкаф, достает оттуда мышу и говорит ей: ну, что, зеленая? допрыгалась?
Мыша оценивает ситуацию и понимает, что она-таки в натуре допрыгалась. И говорит: чувак, ну я же не виноватая. Просто, знаешь, вчера так на хавчик пробило, так что мне, уже и похавать нельзя? А ивано-франковец говорит: похавать тебе всегда дадут, если по-нормальному попросишь. Только наглеть не надо, ясно? А мыша говорит: так он же сам первый на меня погнал, и хлеба не дает. А ивано-франковец говорит: ну, я вижу, ты, в натуре, тупая, ничего не понимаешь, надо тебя воспитывать. Тогда мыша видит, что чувак совсем не пацыфист и настроен очень решительно, и говорит: все, все, все. Все я понимаю, короче, я здесь со всех сторон неправа, не надо меня воспитывать. Я уже все понимаю. И беспредельничать больше не буду. Только не надо меня воспитывать.
Тогда ивано-франковец ставит мышу на пол и говорит: ну, смотри. Еще раз чуваки на тебя пожалуются -- можешь сразу вешаться. Ясно?
Тогда мыша быстренько отвечает: ясно, гражданин начальник! И снова ныряет под шкаф. А потом через полчаса опять выныривает с-под шкафа и говорит: чуваки, ну, так я что-то не поняла, где моя дырочка?
Но растаманы уже все повырубались, намаялись за день, конечно. Устали, и все такое. А тут еще каша пригрузила. И всем эти мышины проблемы по барабану, даже кошка растаманская на них не ведется. Ну, мыша потусовалась до утра, дырочки никакой не нашла, обломалась и с хаты свалила. И больше ее здесь не видели.
6.Про Войну
(все говорят, что самая клевая)
А вот как было на войне, мне мужик один рассказывал. Пришли, короче, гады немцы и завоевали весь город. А все конкретные партизаны убежали в лес, там запрятались и сидят. И вот они, значит, сидят, а тут у них сгущенка кончилась. И тушенка кончилась. И хлеб весь кончился. И сало кончилось. И картошка кончилась. И огурцы кончились соленые домашние. И повидло кончилось. И колбаса кончилась. И беломор они весь скурили - короче, как дальше жить. И вот они начинают совещаться, чтобы разведчика в город послать, потому что ну короче.
А разведчик идти обламывается. Говорит: ну, что вы, чуваки, в натуре? Там же немцы, они же меня убьют и съедят. Это же гады немцы, они же любого партизана на раз выкупают, что он партизан, и сразу вяжут без разговоров. А главный партизан говорит: без измен, чувак! Слы, чувак, в натуре: без измен! Это все чисто гонево, что они такие врубные, а на самом деле они, ну, ты понимаешь. Короче, надень, братишка, темные оч¦чьки, зашифруйся слегонца, и никто тебя не выкупит, что ты партизан. И ходи немножко ровнее, и это. Да... Ага! За базаром следи, короче. А лучше вобще молчи, и, главное, смеяться не надо, понял? Нету там, в натуре, ничего смешного. Ну, подумаешь, ну, немцы. Ну, ходят, ну, по-немецки говорят... В конце концов, у каждого своя шиза, и нечего с них смеяться. Они, может быть, тоже с нас смеются. Ну, так они же по-цывильному смеются, а не так: ГЫ-ГЫ-ГЫ! А ты лучше вобще не смейся, и за базаром следи, и никто тебя не выкупит.
Разведчик говорит: это как-то сильно поморочено. И не смейся, и за базаром следи, и ходи ровнее... Это ж каким монстром надо быть, в натуре. И еще темные очочки. Так они же меня по очочькам сразу и выкупят, что я партизан конкретный. А главный партизан говорит: не ссы, чувак, никто тебя не выкупит. А разведчик: а ты уверен, что никто меня не выкупит? А главный говорит: сто процентов уверен. Что тебя никто не выкупит, если ты сам не спалишься. А разведчик ему отвечает: ну, вот, если ты уверен, что не спалишься. А я за себя ни хера не уверен. Ты, если уверен, бери мой рюкзак и иди туда сам, если ты уверен, что ты не спалишься. Потому что ты на меня посмотри и на себя посмотри, кто из нас более по-цывильному выглядит.
Тут все партизаны начинают на главного наезжать: в натуре, Славик, в натуре! У тебя одного из нас цывильный вид сохранился, и по прикиду, и вобще. И, короче, с такого коллективного наезда дружно выписывают главного в разведку. Дают ему рюкзак, собирают бабки, суют в карман пакаван килограмма на два. И выписывают его в разведку.
И вот он идет по шпалам в город. Потому что ночь кругом, дизеля не ездят, а он идет себе по шпалам. Идет, значит, он идет, и вдруг только: хлоп! хлоп! хлоп! Кто-то его сзади по жопе хлопает. А он идет и думает: и кто это там меня хлопает? По жопе? Турист, наверное. Нет, наверное, точно турист. Турист, бля. Идет, короче, сзади, и по жопе хлопает, чтобы я обернулся. А я вот не обернусь. В натуре, какой мне понт оборачиваться? Без понтов, в самом деле: ходят тут всякие туристы галимые, а я еще буду на каждого оборачиваться. Вот это мне больше делать нечего, только идти и на туристов оборачиваться. И идет дальше, не оборачивается.
Тут его опять сзади по жопе: хлоп! хлоп! хлоп! А он идет и думает: нет, это уже не турист. Турист нормальный уже давно бы обломался. Это все-таки медведь. Большой такой медведь, килограмм на триста. Идет сзади и хлопает. Хлопает, бля, и хлопает! Сейчас вот обернусь, пошлю его на хуй и дальше пойду.
И вот он оборачивается и говорит: "Медведь, иди на хуй!" Смотрит, а там паровоз. Уперся ему носом в жопу и гудит, аж разрывается. А с кабины машинист знакомый высовывается. Кричит: Эй, партизан! Куда собрался?
Партизан ему говорит: в город иду. В разведку. А машинист говорит: ну, ты, в натуре, умом поехал! Там же гады немцы, они же тебя сразу повяжут. А партизан говорит: не грузи. Ничего они меня не повяжут, я же смотри как зашифровался. Прямо как цывильный гражданин, и по прикиду, и вобще. А машинист говорит: цывильные люди паравозы жопами не останавливают. А партизан говорит: еще и как останавливают! То ты просто цывильных людей не знаешь. Ты лучше, давай покурим, а потом ты меня в город отвезешь, а то я задолбался уже идти. Иду, блин, как дурак последний, уже три часа подряд, а тут еще кто-то по жопе хлопает: знаешь, как раздражает! Машинист говорит: ладно, давай покурим.
Короче, приезжают в город оба в хорошем настроении и идут в гости к подпольщикам. А подпольщики сидят у себя в подполье и пишут воззвание к народу. Уже неделю пишут, и все без понтов. То у них гитара попсуху конкретную гонит, то вокалист лажает, то барабаны что-то левое стучат, прямо как об стенку горохом. Короче, школьная самодеятельность. А им же хочется крутое воззвание, чтобы как Боб Марли, или Питер Тош, или хотя бы как Джа Дивижын. А у них ни хера не получается. И вот они в депресняке уже неделю, синячат по-черному, ну, конечно. И пишут свое воззвание. А тут к ним в гости приходит партизан с воот таким пакаваном ганджа. И говорит: обломайтесь, чуваки, давайте покурим.
И вот они покурили, а потом взяли инструменты и как начали оттягиваться! В полный рост! Такое воззвание пошло, куда там тому Бобу Марли! А тут соседи, суки, услышали, и сразу гадам немцам позвонили: приезжайте, у нас тут среди ночи шумят, хулиганят, спать не дают.
Приезжают, короче, немцы. И говорят: ну, вас, подпольщиков, мы уже знаем. И последний раз предупреждаем: смотрите, короче, у нас. И тут они замечают партизана. И говорят: а это еще кто такой? А подпольщики говорят: это братишка из Миргорода приехал, в институт поступать. А немцы: знаем мы ваших братишек! Это же, по глазам видно, что партизан. Короче, говорят, одевайся, парень, и поехали с нами в гестапо.
Приезжают они в гестапо и говорят Мюллеру: вот, короче, партизана привезли. А Мюллер говорит: о, клево! Партизана привезли! Сейчас мы его будем пытать. А партизан говорит: ну, ты, начальник, в натуре, бля, садист! Чуть что, так сразу и пытать! Давай лучше покурим. А Мюллер говорит: покурить мы всегда успеем. Ты давай рассказывай, где твои партизаны прячутся. Партизан задумался, и вдруг говорит: во! Вспомнил! В лесу они прячутся. А Мюллер говорит: ты давай конкретнее, конкретнее давай, а то в лесу, мы и сами знаем, что они в лесу. Партизан еще раз подумал и говорит: ну, знаешь, короче. Вот это как в лес зайдешь, так сразу направо чуть-чуть, а потом на просеку и прямо, прямо, прямо, прямо, прямо... стоп! Там же где-то еще раз свернуть надо. Та, ладно, короче, по просеке, это галидор сплошной, там вобще короче дорога есть, только это надо вспомнить... Сейчас, короче, покурим, и я все нормально вспомню. А Мюллер говорит: не! Курить мы не будем, а будем мы тебя пытать. Тогда ты точно сразу все вспомнишь. И перестанешь тут мозгоебством заниматься.
А партизан ему говорит: ну, ты, начальник, в натуре, гонишь. Ты же мужик нормальный, что ты, в самом деле, прямо как фашист какой-то? Пытать, пытать... Ну, на, вот! пытай меня, сволочь немецкая! режь меня на части! ешь меня с гамном! мне все по хуй! я партизан! я твоего гитлера в рот ебал! И не дожидаясь, пока его начнут пытать, хватает, короче, со стола мойку и начинает коцаться. Тут все гады немцы на измене хватают его за руки, забирают мойку и говорят: успокойся, чувак! Давай лучше, в самом деле покурим. А он орет: суки! фашисты! маньяки конченые! -- и пытается себе трубы зубами перегрызть. Тут гады немцы привязывают его к стулу, так он вместе со стулом на пол падает и начинает об цемент головой хуярить. Тут даже Мюллер в натуре перестремался и кинулся звонить на дурдом.
И вот приехали суровые санитары, обширяли партизана галоперидолом, погрузили в машину и увезли на дурдом. А на дурдоме психиатор ему говорит: ну, и хули вот это было выебываться? Партизан говорит: а хули они гонят: пытать будем! пытать будем! И покурить не дают, суки, уроды, немцы позорные. А врач говорит: какие такие немцы? Нету здесь никаких немцев.
Партизан говорит: ха! Вот это залепил, братишка. Как это, немцев нету? Если я же их сам видел. А психиатор ему говорит: мало ли, что ты видел. А партизан говорит: так я же мало того что их видел. Они же меня еще и повязали. А психиатор: кто еще тебя вязал? Никто тебя не вязал, это ты все, парень, гонишь.
Партизан говорит: это еще кто из нас гонит. А кто меня тогда, по-твоему, на дурдом отправил? А психиатор говорит: какой-такой дурдом? Нету здесь никакого дурдома.
Тогда партизан говорит: что за фуфло, в натуре? Дурдома нету, а психиатор есть. А психиатор ему говорит: и психиатора тоже никакого нету. И санитаров нету. И немцев нету. И русских нету. И евреев тоже нету. И чеченцев тоже нету. И казахов тоже нету. И армянов тоже нету. И французов тоже нету. И японцев тоже нету. И китайцев тоже нету. И корейцев тоже нету. И вьетнамцев тоже нету. Тут партизан въезжает в этот ритм и начинает его стучать. А психиатор достает гитару, и у них получается джэм-сэйшен часа на полтора.
А потом партизан спрашивает: так что, в натуре немцев нету? А психиатор отвечает: в натуре нету. И меня нету. И тебя нету. А есть только одно сплошное глобальное гонево, с понтом где-то что-то есть. А на самом деле нигде ничего нету, вот. Врубись, мужик, как клево: нигде вобще совсем ничего нету. И тут партизан как врубился! И как прикололся! Часа три подряд прикалывался, аж вспотел.
А потом говорит: в натуре, клево-то как! Нигде вобще ничего нету. И гадов немцев тоже нету, Надо пойти корешам сказать, а то они в лесу сидят на изменах, в город за хлебом сходить стремаются. А психиатор говорит: нет, братан, то ты, наверное, еще не совсем врубился. Потому что никакого города нету. И хлеба нету. И корешей твоих тоже нету. А есть одно сплошное глобальное гонево, и все на него ведутся, как первоклассники. С понтом где-то что-то есть.
Партизан говорит: нет, тут я с тобой не согласен. Ну, ладно, гадов немцев нет, так это даже клево. И корешей нет, ладно, хуй с ним, с корешами. Нет так нет, в конце концов. Но где-то же что-то должно быть, елы-палы! Где-то что-то все-таки вобще конкретное должно быть. А то я вобще не понимаю.
А психиатор говорит: ты, знаешь что, братан. Ты, короче, впишись у нас на недельку. Оттянись, крышу свою подправь. А потом ты во все по-нормальному врубишься. А партизан говорит: ты вобще меня извини. Ну, ты, конечно, клевый мужик, вобще. Только ты меня извини, наверно. Потому что я сейчас, наверно, еще немного посижу и пойду. Пока еще дизеля ходят. А то потом опять в лес по шпалам, знаешь, какой напряг. И хлеба еще надо купить, потому что. Так что я наверно точно сейчас пойду. А психиатор говорит: без проблем, чувак. Сейчас вот покурим слегонца, и пойдешь, куда тебе нужно. И достает с письменного стола уже приколоченный косой.
Короче, покурили. А утром еще покурили. А вечером догнались, на гитарках поиграли, песни попели, чаю попили. Короче, все ништяк, программа конкретная. А потом с утра надербанили травы в палисаднике и замутили молока. И вот партизан постепенно на дурдоме плотно вписался. А там на дурдоме клево, народ по жизни весь отбитый, шизофреники крутейшие. Весь двор травой засеяли, еще и поле у них где-то за Супруновкой, гектара два с половиной. И вот по осени едут они все туда на заготовки. И тут партизана снова пробивает, что ему надо в лес. Садится он, короче, на дизель и едет в лес.
А в лесу гавайцы ему говорят: ну, тебя только за смертью посылать. А нам тут, пока ты ходил, американцы гуманитарную тушонку подогнали. А англичане гуманитарную сгущенку подогнали. А голандцы гуманитарную зеленку подогнали. Вот видишь, как клево быть партизанами. Сидишь, ни хера не делаешь, и все тебе помогают. А потом еще наши придут, всех медалями понаграждают, или даже орденами. Потому что наши по-любому придут, никуда они не денутся. Придут, короче, наши, и все будет ништяк.
7.Про Войну
(все говорят, что самая клевая)
А вот как было на войне, мне мужик один рассказывал. Пришли, короче, гады немцы и завоевали весь город. А все конкретные партизаны убежали в лес, там запрятались и сидят. И вот они, значит, сидят, а тут у них сгущенка кончилась. И тушенка кончилась. И хлеб весь кончился. И сало кончилось. И картошка кончилась. И огурцы кончились соленые домашние. И повидло кончилось. И колбаса кончилась. И беломор они весь скурили - короче, как дальше жить. И вот они начинают совещаться, чтобы разведчика в город послать, потому что ну короче.
А разведчик идти обламывается. Говорит: ну, что вы, чуваки, в натуре? Там же немцы, они же меня убьют и съедят. Это же гады немцы, они же любого партизана на раз выкупают, что он партизан, и сразу вяжут без разговоров. А главный партизан говорит: без измен, чувак! Слы, чувак, в натуре: без измен! Это все чисто гонево, что они такие врубные, а на самом деле они, ну, ты понимаешь. Короче, надень, братишка, темные оч¦чьки, зашифруйся слегонца, и никто тебя не выкупит, что ты партизан. И ходи немножко ровнее, и это. Да... Ага! За базаром следи, короче. А лучше вобще молчи, и, главное, смеяться не надо, понял? Нету там, в натуре, ничего смешного. Ну, подумаешь, ну, немцы. Ну, ходят, ну, по-немецки говорят... В конце концов, у каждого своя шиза, и нечего с них смеяться. Они, может быть, тоже с нас смеются. Ну, так они же по-цывильному смеются, а не так: ГЫ-ГЫ-ГЫ! А ты лучше вобще не смейся, и за базаром следи, и никто тебя не выкупит.
Разведчик говорит: это как-то сильно поморочено. И не смейся, и за базаром следи, и ходи ровнее... Это ж каким монстром надо быть, в натуре. И еще темные очочки. Так они же меня по очочькам сразу и выкупят, что я партизан конкретный. А главный партизан говорит: не ссы, чувак, никто тебя не выкупит. А разведчик: а ты уверен, что никто меня не выкупит? А главный говорит: сто процентов уверен. Что тебя никто не выкупит, если ты сам не спалишься. А разведчик ему отвечает: ну, вот, если ты уверен, что не спалишься. А я за себя ни хера не уверен. Ты, если уверен, бери мой рюкзак и иди туда сам, если ты уверен, что ты не спалишься. Потому что ты на меня посмотри и на себя посмотри, кто из нас более по-цывильному выглядит.
Тут все партизаны начинают на главного наезжать: в натуре, Славик, в натуре! У тебя одного из нас цывильный вид сохранился, и по прикиду, и вобще. И, короче, с такого коллективного наезда дружно выписывают главного в разведку. Дают ему рюкзак, собирают бабки, суют в карман пакаван килограмма на два. И выписывают его в разведку.
И вот он идет по шпалам в город. Потому что ночь кругом, дизеля не ездят, а он идет себе по шпалам. Идет, значит, он идет, и вдруг только: хлоп! хлоп! хлоп! Кто-то его сзади по жопе хлопает. А он идет и думает: и кто это там меня хлопает? По жопе? Турист, наверное. Нет, наверное, точно турист. Турист, бля. Идет, короче, сзади, и по жопе хлопает, чтобы я обернулся. А я вот не обернусь. В натуре, какой мне понт оборачиваться? Без понтов, в самом деле: ходят тут всякие туристы галимые, а я еще буду на каждого оборачиваться. Вот это мне больше делать нечего, только идти и на туристов оборачиваться. И идет дальше, не оборачивается.
Тут его опять сзади по жопе: хлоп! хлоп! хлоп! А он идет и думает: нет, это уже не турист. Турист нормальный уже давно бы обломался. Это все-таки медведь. Большой такой медведь, килограмм на триста. Идет сзади и хлопает. Хлопает, бля, и хлопает! Сейчас вот обернусь, пошлю его на хуй и дальше пойду.
И вот он оборачивается и говорит: "Медведь, иди на хуй!" Смотрит, а там паровоз. Уперся ему носом в жопу и гудит, аж разрывается. А с кабины машинист знакомый высовывается. Кричит: Эй, партизан! Куда собрался?
Партизан ему говорит: в город иду. В разведку. А машинист говорит: ну, ты, в натуре, умом поехал! Там же гады немцы, они же тебя сразу повяжут. А партизан говорит: не грузи. Ничего они меня не повяжут, я же смотри как зашифровался. Прямо как цывильный гражданин, и по прикиду, и вобще. А машинист говорит: цывильные люди паравозы жопами не останавливают. А партизан говорит: еще и как останавливают! То ты просто цывильных людей не знаешь. Ты лучше, давай покурим, а потом ты меня в город отвезешь, а то я задолбался уже идти. Иду, блин, как дурак последний, уже три часа подряд, а тут еще кто-то по жопе хлопает: знаешь, как раздражает! Машинист говорит: ладно, давай покурим.
Короче, приезжают в город оба в хорошем настроении и идут в гости к подпольщикам. А подпольщики сидят у себя в подполье и пишут воззвание к народу. Уже неделю пишут, и все без понтов. То у них гитара попсуху конкретную гонит, то вокалист лажает, то барабаны что-то левое стучат, прямо как об стенку горохом. Короче, школьная самодеятельность. А им же хочется крутое воззвание, чтобы как Боб Марли, или Питер Тош, или хотя бы как Джа Дивижын. А у них ни хера не получается. И вот они в депресняке уже неделю, синячат по-черному, ну, конечно. И пишут свое воззвание. А тут к ним в гости приходит партизан с воот таким пакаваном ганджа. И говорит: обломайтесь, чуваки, давайте покурим.
И вот они покурили, а потом взяли инструменты и как начали оттягиваться! В полный рост! Такое воззвание пошло, куда там тому Бобу Марли! А тут соседи, суки, услышали, и сразу гадам немцам позвонили: приезжайте, у нас тут среди ночи шумят, хулиганят, спать не дают.
Приезжают, короче, немцы. И говорят: ну, вас, подпольщиков, мы уже знаем. И последний раз предупреждаем: смотрите, короче, у нас. И тут они замечают партизана. И говорят: а это еще кто такой? А подпольщики говорят: это братишка из Миргорода приехал, в институт поступать. А немцы: знаем мы ваших братишек! Это же, по глазам видно, что партизан. Короче, говорят, одевайся, парень, и поехали с нами в гестапо.
Приезжают они в гестапо и говорят Мюллеру: вот, короче, партизана привезли. А Мюллер говорит: о, клево! Партизана привезли! Сейчас мы его будем пытать. А партизан говорит: ну, ты, начальник, в натуре, бля, садист! Чуть что, так сразу и пытать! Давай лучше покурим. А Мюллер говорит: покурить мы всегда успеем. Ты давай рассказывай, где твои партизаны прячутся. Партизан задумался, и вдруг говорит: во! Вспомнил! В лесу они прячутся. А Мюллер говорит: ты давай конкретнее, конкретнее давай, а то в лесу, мы и сами знаем, что они в лесу. Партизан еще раз подумал и говорит: ну, знаешь, короче. Вот это как в лес зайдешь, так сразу направо чуть-чуть, а потом на просеку и прямо, прямо, прямо, прямо, прямо... стоп! Там же где-то еще раз свернуть надо. Та, ладно, короче, по просеке, это галидор сплошной, там вобще короче дорога есть, только это надо вспомнить... Сейчас, короче, покурим, и я все нормально вспомню. А Мюллер говорит: не! Курить мы не будем, а будем мы тебя пытать. Тогда ты точно сразу все вспомнишь. И перестанешь тут мозгоебством заниматься.
А партизан ему говорит: ну, ты, начальник, в натуре, гонишь. Ты же мужик нормальный, что ты, в самом деле, прямо как фашист какой-то? Пытать, пытать... Ну, на, вот! пытай меня, сволочь немецкая! режь меня на части! ешь меня с гамном! мне все по хуй! я партизан! я твоего гитлера в рот ебал! И не дожидаясь, пока его начнут пытать, хватает, короче, со стола мойку и начинает коцаться. Тут все гады немцы на измене хватают его за руки, забирают мойку и говорят: успокойся, чувак! Давай лучше, в самом деле покурим. А он орет: суки! фашисты! маньяки конченые! -- и пытается себе трубы зубами перегрызть. Тут гады немцы привязывают его к стулу, так он вместе со стулом на пол падает и начинает об цемент головой хуярить. Тут даже Мюллер в натуре перестремался и кинулся звонить на дурдом.
И вот приехали суровые санитары, обширяли партизана галоперидолом, погрузили в машину и увезли на дурдом. А на дурдоме психиатор ему говорит: ну, и хули вот это было выебываться? Партизан говорит: а хули они гонят: пытать будем! пытать будем! И покурить не дают, суки, уроды, немцы позорные. А врач говорит: какие такие немцы? Нету здесь никаких немцев.
Партизан говорит: ха! Вот это залепил, братишка. Как это, немцев нету? Если я же их сам видел. А психиатор ему говорит: мало ли, что ты видел. А партизан говорит: так я же мало того что их видел. Они же меня еще и повязали. А психиатор: кто еще тебя вязал? Никто тебя не вязал, это ты все, парень, гонишь.
Партизан говорит: это еще кто из нас гонит. А кто меня тогда, по-твоему, на дурдом отправил? А психиатор говорит: какой-такой дурдом? Нету здесь никакого дурдома.
Тогда партизан говорит: что за фуфло, в натуре? Дурдома нету, а психиатор есть. А психиатор ему говорит: и психиатора тоже никакого нету. И санитаров нету. И немцев нету. И русских нету. И евреев тоже нету. И чеченцев тоже нету. И казахов тоже нету. И армянов тоже нету. И французов тоже нету. И японцев тоже нету. И китайцев тоже нету. И корейцев тоже нету. И вьетнамцев тоже нету. Тут партизан въезжает в этот ритм и начинает его стучать. А психиатор достает гитару, и у них получается джэм-сэйшен часа на полтора.
А потом партизан спрашивает: так что, в натуре немцев нету? А психиатор отвечает: в натуре нету. И меня нету. И тебя нету. А есть только одно сплошное глобальное гонево, с понтом где-то что-то есть. А на самом деле нигде ничего нету, вот. Врубись, мужик, как клево: нигде вобще совсем ничего нету. И тут партизан как врубился! И как прикололся! Часа три подряд прикалывался, аж вспотел.
А потом говорит: в натуре, клево-то как! Нигде вобще ничего нету. И гадов немцев тоже нету, Надо пойти корешам сказать, а то они в лесу сидят на изменах, в город за хлебом сходить стремаются. А психиатор говорит: нет, братан, то ты, наверное, еще не совсем врубился. Потому что никакого города нету. И хлеба нету. И корешей твоих тоже нету. А есть одно сплошное глобальное гонево, и все на него ведутся, как первоклассники. С понтом где-то что-то есть.
Партизан говорит: нет, тут я с тобой не согласен. Ну, ладно, гадов немцев нет, так это даже клево. И корешей нет, ладно, хуй с ним, с корешами. Нет так нет, в конце концов. Но где-то же что-то должно быть, елы-палы! Где-то что-то все-таки вобще конкретное должно быть. А то я вобще не понимаю.
А психиатор говорит: ты, знаешь что, братан. Ты, короче, впишись у нас на недельку. Оттянись, крышу свою подправь. А потом ты во все по-нормальному врубишься. А партизан говорит: ты вобще меня извини. Ну, ты, конечно, клевый мужик, вобще. Только ты меня извини, наверно. Потому что я сейчас, наверно, еще немного посижу и пойду. Пока еще дизеля ходят. А то потом опять в лес по шпалам, знаешь, какой напряг. И хлеба еще надо купить, потому что. Так что я наверно точно сейчас пойду. А психиатор говорит: без проблем, чувак. Сейчас вот покурим слегонца, и пойдешь, куда тебе нужно. И достает с письменного стола уже приколоченный косой.
Короче, покурили. А утром еще покурили. А вечером догнались, на гитарках поиграли, песни попели, чаю попили. Короче, все ништяк, программа конкретная. А потом с утра надербанили травы в палисаднике и замутили молока. И вот партизан постепенно на дурдоме плотно вписался. А там на дурдоме клево, народ по жизни весь отбитый, шизофреники крутейшие. Весь двор травой засеяли, еще и поле у них где-то за Супруновкой, гектара два с половиной. И вот по осени едут они все туда на заготовки. И тут партизана снова пробивает, что ему надо в лес. Садится он, короче, на дизель и едет в лес.
А в лесу гавайцы ему говорят: ну, тебя только за смертью посылать. А нам тут, пока ты ходил, американцы гуманитарную тушонку подогнали. А англичане гуманитарную сгущенку подогнали. А голандцы гуманитарную зеленку подогнали. Вот видишь, как клево быть партизанами. Сидишь, ни хера не делаешь, и все тебе помогают. А потом еще наши придут, всех медалями понаграждают, или даже орденами. Потому что наши по-любому придут, никуда они не денутся. Придут, короче, наши, и все будет ништяк.
|
| |
| |
|
|
|
Фотографии